Есть у меня друган, Мачей, поляк. Здоровый такой детина, 185 см, 100 кг, качается, в хоккей в защите играет, всё такое. В ту субботу он мне помогал в новый дом переезжать, мебель прямо на себе носил. Ещё с нами Валера был, он в нападении играет, тоже немаленький, но Мачей, пожалуй побольше будет.
Закончили переезд, я им выдал устную благодарность, отвёз домой к Мачею. Посидели, поболтали, посмотрели его журналы "Железный мужчина", в которых всё больше женщины с большими грудями. Совсем я уж собрался уходить, а Мачей и говорит: хотите, мол, ребята, буженины? Мол, всем хорошая буженина, а он её есть не может - последний день Великого поста или что там у них, католиков, перед Пасхой. А на выходные он домой уезжает, так что пропадёт добро. Ну, мы с Валерой: какой разговор, поможем! Я настрогал таких аккуратных ломтиков, Валера вообще вприкуску уминает. Хлеб тоже достали, помидорчик, хренку оказалось в холодильнике. Мачей бедный сидит, смотрит на мясо, не отрываясь, аж скулы сводит. Вкусно, спрашивает? Ага, говорим, вкусно. Оказалось он два дня не ел, с четверга. Католики они такие, блюдут традиции, всё такое. Как только мебель мужик двигал, не пойму. Мы доели по-первому бутерброду, пошли по-второму, не пропадать же добру. Мачей с ноги на ногу переминается, на буженину смотрит, слюни текут, в глазах нездоровый блеск.
- Может, - говорит, - и мне ломтик? А то, - говорит, - сейчас от голода двинусь.
- Конечно, - говорю, - и ломтик, и два, кушай на здоровье. Мы никому не расскажем.
Мачей пальцем в потолок тыкает:
- Рассказывай, не рассказывай, ЕГО не проведёшь.
В общем, серьёзно к делу подходит. Я же говорю, поляки они хуже итальянцев в этом смысле.
- Хорошо, - говорю, - не ешь, нам-то что.
А Валера уже и огурчик солененький в холодильнике нашёл и нарезает. Положил на бутерброд и как хрустнет им, огурчиком. Тут у Мачея все тормозные системы, воспитанные годами катехизиса, полетели, схватил нож, не фиг, говорит, нет таких правил, чтобы у оголодавшего человека на глазах пожирали его же буженину, да еще с огурчиком. Приладился к буженине, ножом ломоть наметил, только собрался резать, ШАРАХ! над нами перегорает лампочка. Мачей-бедняга нож бросил, крестным знамением себя осенил, глаза к потолку немытому возвёл и что-то шепчет про то, что, спасибо, мол, что не дал в грех впасть. Мы с Валерой, ясное дело, на полу.
Вот, собственно, и вся история, можно было бы на этом и закончить, но вот что случилось дальше. Позвонила его польская мама, он ей рассказал о своем испытании, а она и говорит: дурачок ты, говорит, Мачей, кушать вчера было нельзя, а сегодня уже можно. Как он жрал!..
|
